ЖЕНЩИНЫ В МОЕЙ ЖИЗНИ

ЖЕНЩИНЫ В МОЕЙ ЖИЗНИ

 

Здесь помещено несколько очерков не о том, о чём вы могли бы подумать в первую очередь… Однако в них не рассказывается и о моих самых близких и родных мне женщинах: маме, жене и дочке. Речь пойдет о солидных особах, с которыми я встретился на своём жизненном пути. Все они годились мне в матери или даже в бабушки, которые оказали заметное влияние на мои поступки в молодые мои годы жизни, а порой, и на саму её – столь неординарными были их фигуры и то впечатление, которые они произвели на меня. Правомочен вопрос, а почему они эти женщины вообще появились в моей жизни – что недостаточным было внимание со стороны женской половины моей родни? Дело объясняется просто – родственников мы не выбираем, а вот друзей и людей, что нам по душе – мы находим сами, так как это наша главная привилегия. Вот и я, надолго ли или накоротко ли, в силу обстоятельств или самолично, был приближен к тем женщинам, что вызывали у меня неподдельный интерес своими человеческими качествами, кому я помогал или помощью которых я пользовался. Все ниже приведенные героини моего рассказа – были весьма своеобразны и оригинальны, со своей изюминкой, что ли. Итак, начнем, пожалуй…

 

АРИСТОКРАТКА БЕЗ КОМПЛЕКСОВ

 

Самое первое повествование пойдет о Елизавете Владимировне Никитиной (1893-1973), с которой я познакомился в начале 1961 г., будучи студентом 3-го курса ЛИИЖТа. Тогда я активно занимался в драмкружке, режиссер которого из-за разногласий с профкомом вместе с почти полным составом кружка перешел в клуб «Красный Октябрь» при заводе Кулакова. Придя однажды с некоторым опозданием на репетицию в клуб, я увидел незнакомую седовласую женщину, которая живо интересовалась происходящим. Улучив момент, я незаметно спросил режиссера Татьяну Николаевну, мол, это, наверное, проверяющая сотрудница из Дома творчества? Нет – ответила Т.Н. – Это моя мама, Елизавета Владимировна. Я успокоился. Но далее в перерыве репетиции, я увидел то, что решило мою судьбу на более чем 11 лет. Эта Е.В. подозвала в перерыве репетиций двух студентов-лиижтовцев к себе и стала их подкармливать бутербродами и чаем из термоса. Признаться, я тогда жил без особого надо мной ухода. (Мама моя геолог-разведчик, отдала нас давно с братом на воспитание тетушке Анне, сестре моего погибшего отца. Маме приходилось зарабатывать деньги в круглогодичных геологических партиях (стране нужны были месторождения урансодержащих руд). Старший брат мой только что женился и, воленс- ноленс, мне приходилось обитаться… в ванной комнате, где я спал на толстой фанере, закрывающей чашу ванной. Поэтому домой приходил поздно, ел где-то всухомятку и несытно). И вот, глядя на это поедание калорийных бутербродов, у меня потекли слюнки, и я решил познакомиться с этой седовласой дамой и заодно выведать, с какой такой стати она их подкармливает. Выяснилось, что они у неё квартируют с полным обеспечением трехразового питания. Это сломало всю мою учтивость, с которой я до того разговаривал с Е.В. и, без всяких обиняков, я ляпнул – Я тоже хочу у Вас квартироваться. Вопрос был решен тотчас, и на следующий день я уже спал на полу небольшой, но уютной квартиры, т.к. все приличные спальные места были заняты моими двумя товарищами по вузу. Так случилось, что через месяц мои лиижтовцы исчезли по разным причинам, а я остался у Е.В. (в квартире на улице Воинова, д.3) один на целых… 11 лет. Я был «племянником» тети «честных правил», пока моя «тетушка» не скончалась на 80-м году своей жизни.

 

Этюд  «Уголок квартиры Е.В. Никитиной», рис. автором очерка

О многих не простых перипетиях взаимоотношений моей родной семьи и семьи Е.В. я не рассказываю, т.к. это обычные семейно-бытовые дела. Правда, длилось это недолго и вскоре наступило статус-кво, все успокоились, хотя и считали, что я внедрился в чужую семью… В этой истории мне было тяжелее всех, но по молодости лет я перенёс всё относительно стоически.

 

Теперь я хочу рассказать много интересных историй, связанных с Е.В. (в основном по её многократно поведанным мне эпизодам из её жизни), нисколько не компрометируя её саму и её родственников, не «роясь в чужом белье».

Родилась она в семье морского офицера по фамилии Александрович и проживала с родителями и младшим братом Костей в Одессе. Отец был очень ревнивым, и при длительных плаваниях вся его семья находилась под домашним арестом и под присмотром надёжных слуг. И все же однажды, улучив момент, её маме Анне Александровне и детям удалось по связанным простыням спуститься ночью из «заточения» со второго этажа их дома и добраться до Петербурга (начало 1900 г.).

Здесь она познакомилась Владимиром Марковичем Рафалович, из семейного клана банкиров. Вероятно, она была очень красивой и приятной женщиной настолько, что даже наличие у неё двоих детей не стали помехой их бракосочетанию. Детей Рафалович официально признал приёмными. Что касается семейства Рафаловичей, то это был большой клан или, проще сказать – давнишняя и разветвлённая банкирская династия, берущая своё начало с 1838 года. Е.В. вспоминала только дядю Артура Германовича, называя его министром финансов Франции. На самом деле он являлся агентом с 1894 г. министерства финансов России в Париже и был первым председателем русской торговой палаты в столице Франции. А.Г. Рафалович имел многочисленные труды по истории финансовой политики в России, например, «Le Rouble1768-1896», «Le Marche financier» и другие. Он был избран членом Парижской АН. В течение 1910-1914 гг. им был осуществлён перевод всех Российских активов из Германии во Францию при поддержке Ю.Витте. Е.В. вспоминала, что когда дядя Артур приезжал в Петербург и бывал у них в гостях, то всегда обеды подавались на золотой посуде.

Сам Владимир Маркович Рафалович (1874 (?) -1925) был по другой родовой ветви внуком известного лейб-медика Н.Ф. Арендта, лечившего Николая I и А.С. Пушкина. Дочь Арендта (1853 г.р.) – Мария вышла замуж за Марка Рафаловича (1844 г.р.) и стала матерью Владимира Марковича. Е.В. хранила литографию Н.Ф. Аренда и фото с рисованного портрета Марии Аренд, которую почему-то называла «тетя Мэри» (не родная, ведь, всё- таки бабушка).

В. М. Рафалович был Потомственным дворянином, вице-директором, а с апреля 1917 г. – директором Русского для Внешней Торговли Банка, расположенного на Большой морской улице Северной столицы (а до него директорами был в 1903-1914 гг. сводный брат Артемий Рафалович, а в 1914-1917 гг. – финансист Л.Давыдов). Их семья было очень состоятельной и в 1916 г. они купили в Крыму земли курортного места Гурзуф.

Жили они там два сезона в главной гостинице, а остальные сдавали в наём. Я, конечно, сомневался в истинности этого факта, о котором мне рассказывала Е.В. Однако один случай заставил меня, что называется, прозреть и убедиться, что именно так это и было и в дальнейшем верить её изустным рассказам. Где-то в один из дней 1963-1967 гг. однажды рано утром раздался звонок в квартиру Е.В. Открыл дверь я, т.к. Е.В. ещё спала (она ложилась в 3-5 ночи, вставала в 12-13 дня). Вошла простая, весьма пожилая и полноватая женщина и с порога заявила, что она хочет видеть Лизавету, с которой не виделась очень давно. Е.В., заслышав шум в передней, сама вышла в халате. А через мгновенье моему взору предстала картина: обе женщины упали друг перед другом на колени, обнялись и ревели навзрыд.

Гурзуф, 1915 г.

 

Оказалось, что пришедшая Эля, бог знает, каким образом разыскавшая Е.В., была горничной в доме их семьи, и последний раз видела Е.В. в Гурзуфе в 1917 г.[1] (надо же – прошло 50 лет и каких!?). Узрев небольшую квартирку, да ещё на первом этаже с обстановкой без всякого намека хотя бы на «осколки» былой роскоши, эта Эля всё ахала и причитала. – Как же можно так жить после того, что имела ваша семья до 1917 г.? Всё это мелочи жизни, – отвечала Е.В. – главное то, что я чудом осталась жива! 

О той богатой и безмятежной её жизни говорят ещё несколько любопытных фактов, с нею связанных и ею же мне рассказанных.

- однажды Е.В. отправилась из Санкт-Петербурга в Крым на поезде в фешенебельном вагоне. В соседнем купе оказались два молодых Великих князя, которые ехали в Ливадию инкогнито. Всю дорогу они флиртовали с ней;

- как-то находясь в Париже, Е.В., в окружении поклонников прогуливалась по Елисейским полям и неожиданно встретила своего ПАПА с рыжеволосой любовницей румынкой Ивонкой Селё. ПАПА не растерялся и сказал по-французски – Ни слова МАМА! На что, находчивая Е.В., ответила теми же словами;

- в 1963 г. автор этого очерка со своей мамой (при выходе её на пенсию) в поисках приобретения дома для дачи поехал (по наводке хороших знакомых) за Вырицу в деревню Мины. С нами поехала и Е.В., как советчица. Ехали тогда долго с пересадкой с поезда на автобус. Доехали и осмотрели новый сруб, который стоял рядом со старым домом-развалюхой. Из этой избушки вышла весьма пожилая и приветливая женщина и, присмотревшись к Е.В., спросила – не из Рафаловичей ли она будет? Выяснилось, что до 1917 г. Рафаловичи снимали самый богатый дом в Вырице для дачи, а эта женщина ходила к ним из деревни в качестве прислуги по уборке помещений;

- В квартире на ул. Воинова, где я зажился на долгие годы у Е.В., располагался огромный портрет её мамы – Анны Александровны, размеры которого достигали величины 2 м х1,5 м, но рама была из струганных брусьев, выкрашенных светлой охрой, что не придавало ей торжественности. Позолоченный багет был утрачен в годы блокады. Из уст Е.В. следовало, что портрет этот в 1911 г. писал художник Егорнов, который никогда не оставался отведать чаю, потому что всегда торопился на сеанс по написанию портрета царского наследника.  Я сомневался во всём этом, оттого, что знал, что Егорнов пейзажист, да и репродукции портрета цесаревича, написанного маслом, я никогда не видел. И только 9 июля 2013 г., уточняя рассказ Е.В. о написании портрета, обнаружилось, что Егорновых – художников было двое: старший брат Александр писал только пейзажи, а вот младший, Сергей – писал и портреты и, в частности, написал портрет 7- летнего Алексея Николаевича – наследника царского престола. Портрет же Анны Александровны после смерти Е.В. остался в семье её дочери, а позже – внучке;

- где-то в перестроечные, 1980-е годы, в особняке Кшесинской была устроена небольшая выставка, посвященная как раз этой выдающейся балерине. В одном из залов экспонировалась книга регистраций по аренде именных лож зрительного зала Мариинского театра. Книга, находящаяся под стеклом, была раскрыта как раз на странице с текстом, гласящим о предоставлении Рафалович В.М и А.А. отдельной ложи на театральный сезон 1908 / 1909 гг.;

- при обнаружении того обстоятельства, что 17-летняя Е.В. вдруг оказалась в интересном положении(1910 г.), её удочеритель В.М. устроил ей форменную обструкцию. Выяснилось, что её искусителем был Николай Никитин, молоденький сын купца 1-й гильдии Ивана Семёновича, которые жили также на Екатерининском канале. Они были знакомы уже два года: оба любили кататься на коньках в привилегированном Юсуповском саду, и вот случилось такое… В конце-концов В.М. простил Е.В. и даже подарил ей в знак примирения изящный платиновый портсигар с золотой монограммой (она, оказывается, баловалась «пахитосками» с 14 лет, иногда «стреляя» сигареты у самого Карла Ивановича – старшего гувернера, якобы для ПАПА, который, правда, покуривал для солидности одни лишь сигары). Тогда же В.М.Рафалович устроил Николая Ивановича Никитина к себе в банк клерком;

-. с именем отца Николая Никитина – Иваном Семеновичем Никитиным мне довелось столкнуться совершенно неожиданно, изучая историю храма нашего Путейского института(эта церковь Вел. Кн. Александра Невского основана в 1829 г., закрыта в 1918 г.). Николай Семенович, будучи купцом 1-й гильдии Петербурга и его Потомственным почетным гражданином, оказывается, являлся старостой этой церкви в 1912-1918 гг. и помогал ей все эти годы материально.

В чреде вышеприведенных фактов, пожалуй, не хватает важного компонента. У Е.В. было четыре мужа. А достойны ли были они её, и какие у неё были воспоминания о них? Об этом чуть ниже.

Первое небольшое повествование, конечно же, о Николае Никитине. Семнадцатилетние, Лиза и Коля безотчётно влюбились друг в друга, так как оба были прекрасны лицом, душой и телом, (что объяснялось и «породой» и великолепным уходом в богатых семьях), хорошо воспитаны и образованы. Однако долгой, совместной, счастливой жизни у них не получилось. В 1917 г. в Россию пришел перелом всего и вся. Николая Никитина, как банковского работника, не желавшего работать на новых хозяев – арестовали. В это время Е.В. неожиданно заболела (на нервной почве?) детской болезнью – дифтеритом. Прошло шесть дней болезни, пришел врач и огорошил её горькой правдой. Новые власти принудили его работать в тюрьме, где главной его обязанностью являлась констатация факта смерти после приведения приговора о расстреле в исполнение. Случилось так, что он увидел в спальне Е.В. большое фото Николая Никитина и узнал в нём одного из своих «пациентов». Кто это – спросил он у Е.В. – Ведь этого молодого человека я запомнил навсегда, сказал он и продолжил – и после его смерти его огромные полные слёз глаза не дают мне покоя. Так Е.В. узнала о гибели своего первого суженого…

В начале 1919-х гг. молодая вдова Елизавета Никитина позволила себе отойти от траура и стала посещать театры и цирк. В последнем у неё состоялся небольшой роман с итальянским клоуном Жакомино, который начался со скромной записочки итальянца в её адрес: «Ви ошен красивая я вас ошен лублу». Но вмешалась судьба – она неожиданно встретилась в том же цирке (запомним этот цирк) с молодым офицером – морлетом Балтийской военной бригады. Не прошло и месяца, как он предложил ей руку и сердце и она приняла это предложение. Ещё бы, ведь он был красавец, покоритель женских сердец, статный и уверенный в себе молодой мужчина. Звали его Лев Викентьевич Ковалевский, был он «из бывших», но принял сторону Советской власти и воевал с войсками Антанты около Петрозаводска. Он командовал гидроотрядом из 4-х самолётов М-9, и молодая супруга (Е.В.) сумела напроситься к нему на воинскую базу с местом проживания близ аэродрома. Она вспоминала случай, когда муж не вернулся с задания, и ей пришлось метаться по берегу Онежского озера под сосной, плача и причитая. Вон львица [т.е. жена Льва – авт.] бесится – говорили пилоты. Но командира своего они всё-таки спасли, с совсем было затонувшего, гидросамолета, а Л.В. с тех пор стал крепко верить в бога… Его имя упоминается в числе первых военных специалистов, способствовавших развитию Морской авиации Советской России тех лет. (см. Энциклопедия «Гражданская война и интервенция в СССР»).

Гидросамолёт М-9, на котором воевал Л. Ковалевский

 

Удерживать своего мужа Ковалевского, который лет через десять стал гулять направо и налево, Е.В. не собиралась. И вот, что произошло на исходе 1933 г. Каким-то образом, узнав, что очередной пассией её супруга стала некто Анна Ивановна, проживающая у цирка. Е.В., вооружившись биноклем, пронаблюдала из подсобки этого зрелищного заведения, как муж устремился в дом напротив на свидание. Далее разразился скандал, после чего было принято мировое соглашение: они (женщины) решили обменяться мужьями, которые были только – за. Е.В. достался моложавый Николай Иванович Бельский. Его судьба необычно тем, что он как две капли воды был похож на маршала М.Н.Тухачевского, и не мудрено! Известно, что маршал происходил из потомственной дворянской семьи. Его отец был тайно влюблен и в белошвейку, что послужило фактом рождения от неё незаконнорожденного сына, названного по имени отца – Николаем. О дальнейшей его заурядной судьбе мало что известно, да и это совсем неинтересно.

Наконец, несколько строк о последнем супруге Е.В. – Александре Эрнестовиче Шитц. Проверено в Интернете, да есть такой материал, который хранится на персонального пенсионера союзного значения А.Э.Шитц (ГАРФ. Ф. А539,оп.5.д.5799, 66 л.). Но я пишу не отчет, а в некотором роде мемуарный очерк, и мне особо точные или длинные цитаты не к чему. А посему здесь будет изложено положение дел, так, как мне рассказывала сама Е.В. В середине 1950-х годов добрые люди познакомили вдовцов Е.В. и А.Э. с целью объединения этих хороших людей, чтобы они тихо и достойно коротали свою старость. До того они уже достаточно долго вели одинокий образ жизни (при живых-то родственниках), и каждый из них имел по одной комнате в разных коммунальных квартирах. Союз двух пожилых людей состоялся, и они съехались по обмену в двухкомнатную небольшую квартиру, но без удобств на ул. Воинова, 3. А.Э. еще работал в каком-то картографическом заведении на ВО, где являлся первоклассным переводчиком, занятым в выпуске карт мира, зарубежных стран и т.д. При выходе на заслуженный отдых, он сумел выхлопотать себе пенсию союзного значения (в 1 500 руб., а максимум для всех прочих «смертных» достигал 1320 руб.), т.к. предоставил в Собес две записки от В.И. Ленина, адресованные лично ему. Дело в том, что А.Э. Шитц возглавлял в 1920 г. и в 1922 г. коллегию переводчиков 2-го и 3-го Конгрессов Коминтерна. Ленин дважды обращался к нему по поводу обеспечения надлежащим образом бытовых условий всех переводчиков и заранее благодарил его за активное участие в работе переводческой службы.

Празднование открытия 2-го Конгресса Коминтерна в Петрограде, худ.Б. Кустодиев

 

А.Э. как зеницу ока хранил эти уже пожелтевшие листки лидера Новой России и даже не ожидал, что они сыграют такую роль при назначении ему размера пенсии и других льгот. После его кончины в 1959 г., Е.В., как его законная супруга, стала пенсионеркой самого высокого ранга. Вот так вот: от дочери банкира и аристократки царской России до союзной пенсионерки СССР, при образовании которого А.Э. (последний муж Е.В.) являлся сподвижником Ленина. И ещё – спасибо такой простой русской фамилии – Никитина, благодаря которой ей удалось не сгинуть в застенках ГПУ- ВЧК - КГБ.

 

Конечно, у неё была и своя небольшая пенсия, потому что она имела некий минимум стажа. В основном ей приходилось (уже в новых условиях Социалистической России) быть домашней хозяйкой и выучиться готовить борщи, бефстрогановы, хотя поначалу потчевала, к примеру, своего второго супруга в основном – яичницей с …уксусом для вкуса…

Из трудовой же её деятельности мне известно два места её работы: первое – в довоенное время (т.е до 1941 г.), когда она была продавцом кондитерского отдела магазина Торгсина для иностранцев в таможенной зоне ленинградского Торгового порта, в том числе и благодаря хорошему знанию иностранных языков; второе – в послевоенное время, когда она работала в магазинах по продаже керосина в разлив (а это было время керогазов и керосинок – главных бытовых разогревательных приборов в 1940 – 1950 гг. в Ленинграде). Ещё она продавала папиросы на улице (с лотка наперевес через плечо) – в жару, в дождь и в стужу. В это с трудом верится, но как было уже предвосхищено в заголовке – она не чуралась любой работы, т.е. поневоле пришлось ей стать «аристократкой без комплексов».

Е.В. Никитина, 1970 г. в своей квартире, худ. автор очерка Л.Коренев

 

ПЕРВАЯ ЖЕНА КАДОЧНИКОВА. (дочь предыдущей персоны – Е.В. Никитиной)

 

Уж неизвестно кто распространил весть о режиссере лиижтовского самодеятельного театрального коллектива – Татьяне Николаевне Никитиной, что она была первой женой П.П. Кадочникова – звезды советского экрана и мамой их общего сына - артиста Кости (г.р. 1932)… Похоже, что это сделали ненароком два приятеля Константина Кадочникова, окончившие ЛИИЖТ ещё до моего прихода в этот коллектив – Е.Боровский и С. Дмитриев. Возможно даже, что Костя Кадочников посещал какое-то время «мамин» драмкружок, но я этого уже не застал.

 

Репетиция пьесы А. Арбузова «Годы странствий». Сидят Е.Никитина, Л. Коренев, стоит Т. Никитина

 

Теперь-то я убежден, что надо было бы назвать Т.Н. Никитину – «первой любимой женщиной» киноактёра Павла Кадочникова. Любовь этой красивой пары была стремительной. Молодёжная вечеринка, где 17-летний Павел и 20-летняя Татьяна провели всю ночь, вполне соответствовала артистической «богеме», так как оба этих человека являлись студентами театрального института в Ленинграде, только они учились на разных курсах и разных специальностях. Обо всем этом можно прочитать в Интернете. Но близость этой прекрасной пары закончилась не лучшим образом. Татьяна родила сына и замкнулась в себе, а Павел даже и не подозревал, что он стал папашей.

Шли годы и Костя воспитывался в семье Никитиных. Мама Татьяны (уже вышеупомянутая Е.В.) настояла-таки на судебном процессе и, как не сопротивлялся на суде П.Кадочников, работавший в те годы в ГОСКИНО, ему пришлось сознаться в «грехе», и он стал платить алименты. Официальным супругом Т.Н. перед самой войной в 1941г. стал мичман Григорий Константинович Башкатов. В 1960-е годы я с ним много общался при ремонте их дачи в Токсово на ул. Хвойная. Вглядываясь в его лицо уже пожилого человека, понял, что в молодости он был очень даже недурён собою, что отразилось на его детях Наташе и Дмитрии – все они были лицом в отца – с голубыми большущими глазами…

Г. Башкатов в военные годы служил на флоте и был адъютантом адмирала В.Ф.Трибуца (как мне представляется, по рангу он мог быть в непосредственном подчинении у Трибуца по организационно-хозяйственной части). В конце 1960-х годов Т.Н. и Г.К. развелись – Башкатову досталась дача, а из квартиры дома по Мичуринской улице, 19 он был выписан. Костя Никитин (Кадочников) ещё ранее в 1959 г. женился на выпускнице театрального института – Людмиле Леоновой и они жили на ул. Фурманова, 26 в однокомнатной квартире отца Людмилы. Жили небогато, как и положено было начинающим артистам театра им. Комиссаржевской. Когда появилась у них дочь Арина, П.П. Кадочников выхлопотал им двухкомнатную квартиру на Итальянской ул. у самой Фонтанки на первом этаже. Эта квартира и сейчас принадлежит их потомкам – дочери и внучке Константина и Людмилы. К сожалению, Костя скоропостижно скончался в 1984 г. в возрасте 52 лет во время гастролей в Одессе. Людмила пережила супруга на 27 лет и умерла в 2011 г.

Т. Самойлова и К.Кадочников в фильме «Летят журавли»

 

Последней и неожиданной моей встречей с ней, что называется – на лету, был август 2009 г. на Сенном рынке через 30 лет после нашего предыдущего общения. Я расспросил её о семье Никитных, с которыми порвал в 1973 г. всяческие отношения после смерти Е.В.. Она сообщила мне, что Татьяна Николаевна прожила долгую жизнь и скончалась на 90 году жизни. Её сын Дима умер в 50 лет, оставив наследника – Котю (т.е. уже внука её – Костю Башкатова). В живых из её потомков ещё осталась дочь Наташа и внучка Татьяна и, я думаю, – правнуки и , конечно, наследники самой Люси Леоновой.

Что касается существования двух фамилий у Константина, то имеются две версии: 1-я по словам его бабушки Е.В. и 2-я со слов его племянницы актрисы Натальи Кадочниковой, с которой летом 2012 г. я «схлестнулся» в электронной почте. Итак, Е.В. утверждала, что фамилию Кадочников Костя взял позже выпуска в свет фильма «Летят журавли», т.е. в 1957 -1959 гг. И, в самом деле, в титрах (он играл эпизодическую роль однополчанина Бориса, блестяще сыгранного А.Баталовым) он значится как К.Никитин, а не Кадочников. Но вот, что интересно – и в фильме «Музыканты одного полка» (а это уже 1965 г.!?) он также значится в титрах, как К.Никитин. Наталья Петровна Кадочникова утверждает, что фамилию с Никитина на Кадочникова он поменял при получении паспорта, т.е. в 1948 г.(в те времена паспорт выдавался в 16 лет). Возможно это и так, но в этих двух фильмах фамилия его значилась как Никитин – это было его решение. Н.П. также утверждала, что Павел Кадочников первый раз увидел Костю, когда тот сам отважился придти к нему домой четырнадцатилетним пареньком. В семье Кадочникова (жена Розалия Ивановна и малолетний Петя) сразу его признали за сына П.П. Кадочникова, т.к. он был просто его сколок т.е. очень на него похож. Но это, смею утверждать не так, лицом он был похож на свою маму – Татьяну Никитину. Мне удалось видеть семейный альбом, где Т.Н. на фотографиях совсем юная девушка. Это мне напомнило иллюстрации с картин художницы З.Серебряковой, где главной героиней её полотен выступала чаще всего она сама, и была очень похожа на Т.Н.

Но теперь спорить об этом грустно, потому что все они покоятся на Серафимовском кладбище на семейном месте: прабабушка, бабушка, мама, сам Костя и его сводный брат Дима. Неподалёку похоронен Костин отец П.П. Кадочников, сводный брат Петр и законная жена П.П.– Котович Розалия. У Кости был еще один сводный брат – Виктор от П.П. Кадочникова и актрисы цыганского театра – Ляли Черной?, о жизни которого доподлинно нам неизвесто, но фамилию Кадочников он не носил. Виктор оказался в Швеции, а его дочь Мария в США в г. Лос-Анджелесе. Связи с ними никто из российских родственников пока не имеет.

 

ХРАНИТЕЛЬНИЦА «ЕСЕНИНСКОЙ ТАЙНЫ»

 

Большой приятельницей Е.В. Никитиной была Антонина Львовна Назарова. Они были знакомы с послевоенных лет, т.е. с 1946 г., потому что были соседями по дому № 58 по проспекту Маклина. Е.В. жила на четвертом этаже, а А.Л. со своей мамой Марьей Александровной – на втором этаже. Как сходятся соседи? Так и они начинали со слова – «здравствуйте», потом стали заходить друг к другу в гости, коротать вечера. Квартиры были «коммуналки», но не перенаселённые. В 1955 г., как выше упоминалось, Е.В. выехала их этого жилья, т.к. познакомилась со своим будущим четвёртым супругом – А.Э. Шитц, и они за свои комнаты в коммуналках – выменяли однокомнатную квартирку, разделенной перегородкой, что создавало впечатление – двухкомнатной. Однако А.Л. не переставала бывать у них в гостях на ул. Воинова,3, так как это было недалеко от места её работы – в отделе передвижных библиотек при центральной библиотеке Ленэнерго. Работала она там до самой смерти, наступившей на 91 году её жизни. Её молодая директорша Светлана Алексеевна держала А.Л.на этом посту как «историческую личность», т.е. ещё в 1960-е годы её начальница уже знала, что А.Л. была женой Василия Назарова – директора гостиницы «Англетер», который был непосредственным свидетелем печального события – самоубийства Сергея Есенина в 1925 году в этой гостинице.

Проживая у Е.В. и, встречаясь там часто с А.Л., я никогда не слышал из её уст о Есенин­ском трагическом исходе. Это произошло уже позже, после смерти Е.В., когда я стал за­глядывать в «передвижку» Ленэнерго за книгами по изобразительному искусству, благо на периферии (для которой и работал этот передвижной фонд) такими книгами никто не интересо­вался. Не помню уж когда (кажется, в 1976-1977 гг.), но факт остается фактом, что однажды директриса централь­ной библиотеки посоветовала как-то мне порасспросить А.Л. про её «Есенинский секрет», и та охотно мне поведала эту «тайну». Дело в том, что её супруг являлся каким-то незначительным вин­тиком в ОГПУ, скорее всего поначалу слепым исполнителем дел, связанными с репрессиями против «врагов народа». Эта работа была грязной, жестокой, не щадящей никого, в том числе и его нервы. В итоге, спать он стал весьма буйно, со стонами, с вскрикиваниями, вскакивая в постели со смутным взглядом. На семейном совете было решено, что ему следует просить у начальства либо вовсе уйти с этой работы, либо перейти на – более спокойную. Его вскоре перевели с повышением и он стал обеспечивать охрану высокопоставленных городских партийных работников, таких как, к примеру, Г.Е. Зиновьева, А.И. Рыкова, Л.Б. Каменева и других. Те проживали годами в лучшей гостинице города – «Астория».

Так вот, рассказываю об исповеди А.Л передо мною. Вначале А.Л. поведала мне о трагическом случае, произошедшем в этой гостинице со своим трёхгодовалом сыном – Его, Лёнь, звали, как и твоего сынулю – Лёвушкой. Он очень любил папу и по просьбе Лёвы я часто водила его в холл «Астории», где мы встречали его после окончания им работы. Обычно члены партийной элиты города быстрыми шагоми входили в гостиницу в сопровождении людей из охраны, одетых в черные кожаные тужурки. Охранников было то два, то четыре и под их неусыпной бдительностью они шествовали к лестнице и поднимались на второй этаж, растворяясь в своих фешенебельных номерах. Однажды октябрьским вечером мы сидели на диване с сыном, как вдруг стремительными шагами эта группа партийных товарищей в сопровождении охраны просто-таки пролетела мимо нас. Сынок мой растерялся, а потом ринулся за ними вдогонку. Был он в кожаных бурочках и, не удержавшись на скользком мраморном полу, упал навзничь и сильно ударился головой об пол… Через три месяца моего мальчика не стало, он умер от менингита после этого повреждения головы – так печально закончила А.Л. рассказ об этой коварной «Астории».

Наверное, после этого случая, В.М. Назаров стал проситься снова на более спокойную работу и его поставили директором гостиницы «Англетер».

Теперь своими словами перескажу рассказ А.Л. о её «Есенинском секрете» – В этот вечер 27 декабря[1925г.] Вася как обычно приехал поздно вечером с работы и сразу же завалился спать. Через некоторое время зазвонил телефон и потребовали его к телефону, а вскоре, ничего не объяснив, он умчался в гостиницу. Часов в 5 утра он вернулся, но так и не заснул. Я не расспрашивала его ни о чём, но он сам вызвался на разговор, огорошив меня невероятной новостью – Есенин повесился.

А далее, он сказал, что ему пришлось вместе со своим помощником снимать повешенного из петли, а это было непросто, поэтому они не смогли удержать его тело и уронили, да так, что покойный ударился головой обо что-то из мебели. При этом любопытствующая публика, торчащая в приоткрытых дверях, которую сдерживал милиционер, кричала на них – Осторожней! Это же великий поэт, да как вы можете так с ним обращаться… Затем муж А.Л предупредил её, чтобы она никогда и никому об этом не говорила.

 

Номер гостиницы, где погиб С.Есенин        

 

Других подробностей я не выведывал, да и не предполагал, что может быть ещё что-то такое сверхсекретное. Лет эдак через пять я с женой Людмилой решил её навестить и заодно поговорить более обстоятельно в домашних условиях о гибели Есенина. Встреча произошла на той же старой квартире, где она проживала уже более 60 лет, но раньше в их распоряжении было три комнаты, а теперь – одна у самой кухни. Комната была сверхзапущенной, поэтому предварительно мы протерли стулья и стол, а также помыли чайную посуду. В огромном старинном буфете теперь, кажется, хранилось всё и посуда всякая, бельё и одежда. Повсюду носились весьма крупных габаритов тараканы. Мы попили чайку с тортиком, посмотрели семейный фотоальбом, где увидали и её маму, мужа и сыночка. А вот дальше разговор не клеился. Чтобы мы не расспрашивали у неё о гибели Есенина, она отвечала односложно – не помню, не знаю; ох, давно это было. Тогда я пошел на хитрость и стал говорить то, что об этом узнал от неё раньше в библиотеке, спрашивая: «так ли это было?». Она кивала головой и отвечала: «наверное, так». Через некоторое время после этого визита я как-то общался с директрисой библиотеки и она мне раскрыла глаза. Оказывается последние два года журналисты не стали давать ей покоя, всякий хотел «выпендриться» и сделать из беседы с нею сенсацию. А вот значительно позже, когда ей было под 90 лет (а это события 1994-1995 гг.), а со дня гибели Есенина – 70 лет, на неё стала наседать братия из следователей, которая, имея косвенные улики, стало винить в гибели Сергея Есенина ОГПУ, и причастного к нему её мужа Василия Назарова.

На то время она осталась единственной из живых возможных свидетелей гибели Есенина. Пришлось А.Л. на какое-то время вспомнить всё то, что она мне рассказывала и не более. В 1995 г. она умерла во сне и всё правление Клуба Ленэнерго и руководство этого крупнейшего предприятия приняло непосредственное участие в её похоронах. Она явилась самым возрастным ветераном этой организации и самой популярной личностью, заинтриговавшей всех тайной гибели Есенина, которой может быть вовсе у неё и не было, но, а если и была, то она унесла её с собой.

 

БЕЗВЕСТНАЯ СЕСТРА ИЗВЕСТНОГО ХОРЕОГРАФА

 

Героиня предшествовавшего очерка Антонина Львовна, работавшая в библиотеке, входившей в Центральный Клуб при Ленэнерго (Марсово поле, д.1), как-то посоветовала своей приятельнице и первой персоне моего очерка «Женщины в моей жизни» Е.В. Никитиной, сообщить своей дочери, что в Клубе при Ленэнерго есть вакансия режиссера в театральный коллектив и, что она может воспользоваться такой возможностью. А.Л. даже пообещала ей посодействовать. Так Т.Н.Никитина оказалась в этом Клубе в должности художественного руководителя драмкружка в начале 1970 года. 

К этому периоду в этом подразделении самодеятельности как-то оказались две сестры Надежда и Елена Вениаминовны. Одна из них заведовала Клубом, а другой понравилась очень художественный отдел биб­лиотеки и, конечно же, её передвижной фонд, где скромной хозяйкой считалась Антонина Львовна. Обе они были серыми мышками, а Елена Вениаминовна отличалась какой-то особой миролюбивостью и её звали: «Элениум Витаминиум» – вобщем, они были большими приятельницами. Забыл (умышленно) написать, что фамилия двух сестер была – Якобсон, и они приходились родными сёстрами Леониду Вениаминовичу Якоб­сону, знаменитому хореографу не только той поры, но вошедшему в историю хореографии на все времена.

Вероятно, Т.Н. Никитина познакомила свою маму Елизавету Владими­ровну с Еленой Вениаминовной и они сошлись, что называется, накоротке. О чем они го­ворили долгими вечерами на крохотной кухне, не имею понятия, только помню завер­шающую фразу, раздававшуюся в конце их бесед – Лена лети скорее домой, а не то кто-ни­будь в темноте на тебя нападёт и изнасилует. На что Елена Вениаминовна отвечала – Я только буду счастлива. А жила она рядом с ул. Воинова – на Моховой. Однажды мне даже довелось быть у неё дома. Произошло это при весьма щекотливых обстоятельствах. Имея весьма скромную пенсию, одинокая Елена Вениаминовна раз в месяц ездила к брату за «дота­цией к прожиточному минимуму». Жил Якобсон где-то на новостройке со своей молодой супругой танцовщицей Ириной в двухкомнатной квартире. По рассказу его сестры, комната его была уставлена книжными шкафами, большим зеркалом и письменным столом. Я, по наивности удивился – а зачем ему книги по изобразительному искусству?. Да как же? – В свою очередь удиви­лась она. – По ним он узнает одежду, воинскую экипировку, украшения для женщин, риту­альные позы, жесты и многие другие характерные атрибуты в одеянии и различные об­ряды жизни людей той или иной эпохи. Он всё это перерабатывает в голове – у него даже истёрт паркет по диагонали комнаты, по которой он вышагивает туда-сюда бесчисленное число раз, находясь в своих творческих поисках. Так начиналась работа балетмейстера при постановке фактически всех балетов: «Спартак», Шурале и других. 

В комнате Елены Вениаминовны, что располагалась в коммунальной квартире, я очутился, чтобы передать ей энную сумму денег за скульптуру-чернильницу (мелкая пластика) в виде образа задумывавшегося над стихотворной строкой А.С. Пушкина, полулежащего на диване. Эту фарфоровую фигурку, которую Елене Вениаминовне передарил её брат хореограф, он недавно получил в качестве подарка на Ломоносовском фарфоровом заводе при посещении музея этого заведения в целях изучения каких-то старинных росписей на вазах или статуэтках танцоров и т.д. для своей очередной постановки (или даже небольшой сценки). Позже «моя тетушка» подарила мне этот чернильный прибор с Пушкиным на праздник, 23 февраля. Так от Леонида Якобсона эта вещь перешла ко мне.

Статуэтка-чернильница, принадлежащая Л.В. Якобсону

 

Меня тогда несколько удивила «жадность» известного и потому, как мне казалось, – богатого хореографа, который не смог помочь сестре деньгами. С другой стороны тогда бы я не стал обладателем не весть какой дорогой, но памятной для меня вещью. Но теперь-то я узнал, что никакого достатка в семье Леонида Якобсона не было. Балетмейстера зажимали много раз, и помногу раз он сидел без работы и без материальных средств. Выручала танцовщица – его жена Ирина, да поездки по провинциальным городам с концертными номерами. Самого Якобсона я видел лишь раз, в 1972 г., когда от имении Елизаветы Владимировны я поехал в морг при больнице на ул. Софьи Перовской, чтобы проститься с его скромной сестрой. Уже и тело вынесли в переулочек у больницы, а Якобсона всё не было. Наконец, супруга привезла его в автомобиле и он вышел такой напуганный и виноватый, подошел к гробу и поцеловал покойницу. По моему впечатлению в тот момент его облик показался мне ожившим П.И. Чайковским… В дальнейших мероприятиях по похоронам он не участвовал, говорили, что  он плохо себя чувствовал. Вскоре, в 1975 г. маэстро скончался и был похоронен на Богословском кладбище.

 

ТРИ ВСТРЕЧИ С ДОЧЕРЬЮ РУССКОГО КЛАССИКА ЖИВОПИСИ

 

Первая встреча. Знакомство с Ириной Борисовной Кустодиевой было весьма коротким. В один из вечеров осени 1971 г., возвратившись с работы из ЛИИЖТа, я застал у Е.В. гостью, которую она мне представила. Ею оказалась дочь любимого мною художника Бориса Михайловича Кустодиева. Я было хотел взять у неё автограф, но никакой в то время книжечки о творчестве Б. Кустодиева у меня не было и оставить её какую-либо запись было не на чем. Е.В. показала ей огромный портрет своей мамы кисти С.Егорнова и две-три раритетных картины известных художников (помню только какой-то унылый пейзаж работы художника Ю.Клевера). Надо сказать, что познакомилась с нею Е.В. в спецполиклинике, что располагалась на Московском проспекте, 16, где лечились заслуженные люди страны и члены их семей, а в первой части было отмечено, как Е.В. стала пенсионеркой союзного значения. (Е.В. страдала сердечной астмой или – грудной жабой и порой консультировалась у здешних врачей высшей категории. Как я помню, при приступах болезни она лечилась теофедрином. На моих руках из-за очень сильного обострения этой астмы она и умерла). Итак, Кустодиева сама к ней подошла, присела рядом, представилась и пожалела, что не в то время они родились, и что, наверное, её папа, встретив бы тогда Е.В., не упустил бы возможности запечатлеть её на холсте. На это Е.В. ответила, что когда-то уже один художник – А.А. Осьмеркин написал её портрет, который ей не понравился и который получил название «Портрет неизвестной женщины, 1924 г.». (Познакомился этот художник с ней в трамвае, перевозившим пассажиров на ВО. Он долго в упор её разглядывал и, наконец, предствился и пригласил её в свою мастерскую на сеансы в Академию художеств. На повороте с моста он спрыгнул на малом ходу трамвая и пошел в сторону АХ). Так, слово за слово, перекидывались между собой женщины – новые знакомые, и вот они уже, словно, закадычные подруги – приглашают друг друга к себе домой в гости. И.Б. пригласила и меня в гости, обещав подарить какую-нибудь книгу о папе. Я не преминул воспользоваться этим приглашением, но лишь … через 3 года. Правда за этот период она ещё раз заходила в гости к Е.В., когда я находился в командировке в Мурманске и передала ей для меня в дар книгу о своём папе. Книга мне понравилась, но она была без подписи дарителя. 

 

Вторая встреча. Позвонив по телефону 233 93 82 (а это был 1975 г.) я напросился к Кустодиевой в гости. Жила она уже тогда в отдельной квартире в доме на Съежинской улице. Предусмотрительно прихватив, помимо тортика и подаренную мне книгу, я с волнением нажал кнопку входного звонка. Отмечу, что во время своего визита к Ирине Борисовне мне пришлось удивиться малому количеству картин её отца, которые я надеялся увидеть в её жилище. 

 

Б.М. Кустодиев, 1926 г.

Собственно был лишь один портрет хозяйки дома, датированный 1926 г., и много рисунков карандашом. Тогда я узнал, что она уже на пенсии, а до этого работала во многих театрах актрисой, а также, что у неё был брат Кирилл, которого она недавно похоронила на Северном кладбище.

Кирилл и Ирина Кустодиевы в Крыму, худ. Б.М. Кустодиев, 1912 г.

 

К.Б.Кустодиев работал театральным художником в театрах Ленинграда, а последние 8 лет являлся главным художником Мариинки. Ещё она мне сообщила, что общается с его дочерью Татьяной Кирилловной Кустодиевой, работающей искусствоведом в Эрмитаже. Теперь это всё легко узнать по Интернету, а тогда сведения о личной и семейной жизни были сугубо конфиденциальными, и, следовательно, я «был приобщен» к семье великого художника. Затем я попросил Ирину Борисовну написать, на книге о её папе, которую она подарила мне заочно, какое-нибудь пожелание, что она и сделала, вспомнив, что дарила её в канун дня рождения Е.В. в октябре 1972 г. (а в феврале 1973 г. Е.В. не стало).

 

 

А сегодня я себя корю, что не поинтересовался тогда о судьбе квартиры Б.М. Кустодиева, в которой после его смерти в 1927 г. жила его супруга Юлия Евстафьевна до своей кончины в блокаду 1942 г. Куда подевалось их наследие – разворовали, что-то забрали музеи? Почему квартиру раздробили на три квартиры, а его дочь И. Кустодиева стала жить в коммуналке…К сожалению, я даже не пытался спросить (возможно бестактно не навязывался) у Ирины Борисовны об этих проблемах, хотя видно было, что лично она осталась без отцовских раритетов. Лишь её письмо к министру культуры П. Демичеву о таком вопиющем положении дел, несколько исправили создавшуюся ситуацию, и она хотя бы получила отдельную квартиру неподалёку от бывшей – папиной. Почему же проворонили и не создали музей-квартиру Б.М. Кустодиева? Ну да, тяжелое было время, зато теперь счастливые обладатели его полотен (среди которых достаточно и – ворованных) продают его картины на аукционах Сотбис и Кристис за бешеные деньги – миллионы фунтов стерлингов! Значит очень ценится искусство Кустодиева – там, за рубежом, а мы, выходит, этого не понимали и не понимаем?

 

Затем она сделала на правом форзаце для меня надпись и далее подвергла критическим замечаниям вступительный текст книги, которые ею когда-то были отмечены синим карандашом: например, в тексте о портрете Ф.Шаляпина, где собачка у ног записана как «белая такса», надо было написать – мопс; уточнен год, когда Борис Кустодиев потерял возможность ходить: не 1915, а – 1916 и тому подобное.

Ф. Шаляпин, худ. Б.Кустодиев, 1910 г.

 

Третья встреча. Инициатором этой 3-ей и последней встречей была сама Кустодиева. Это был конец мая 1974 г. Она обратилась ко мне с просьбой помочь ей найти на лето дачу недалеко от города и с отдельным для неё помещением. Что-то в Доме ветеранов сцены у неё не состыковалось по вопросу летнего отдыха и вот, она обратилась ко мне за помощью. Вероятно, я как-то упоминал в своих с нею разговорах, что у меня с мамой есть во Всеволожске отдельная летняя пристройка к солидному зимнему дому соседей и хороший в 8 соток участок с фруктовым садом и цветочными клумбами. В это весну-лето мама находилась надолго в больнице, я был «запряжён» на работу в Приёмной комиссии ЛИИЖТа, и наш домик оставался пустым. Я предложил вариант ей пожить в нашей постройке сколько ей захочется, конечно, без всякой оплаты, по-дружески, что ли. И вот, в начале июня, прекрасным летним днём мы приехали во Всеволожск, сели на местный автобус и через 10 минут были на месте. Оставалось пройти ещё пять минут от ул. Грибоедова до дома № 130 на улице Гончарова. И тут случилось непредвиденное. Моя гостья прямо на глазах стала меняться в облике, она покрылась вся испариной и стала тяжело дышать. Я перепугался, но убедил её все-таки дойти до дома, посадил в тень, где напоил её колодезной водой.

Когда Ирине Борисовне стало несколько лучше, она извинилась передо мной, сказав, что местный микроклимат с обилием сосен ей противопоказан, поблагодарила за возможный, но, увы, неосуществленный отдых на даче, и быстро поспешила к автобусу. Я едва успел наломать ей букет сирени и догнать у самого автобуса.

Позже я узнал, что она переселилась в Дом ветеранов сцены, а в 1981 году её не стало.

Заключить этот очерк об Ирине Борисовне я хочу с позиции сегодняшнего дня, уже давно состоявшегося человека, который не смог бы это сделать в ту пору, когда ему было около 30 лет. Дочь Бориса Михайловича Кустодиева была звёздочкой в творчестве художника – сколько раз он её рисовал-перерисовывал: от годовалого ребёночка – до двадцатишестилетней девушки-красавицы.

Она сподвигнула его на создание своего особого образа русской женщины с красивым пышным телом, дышащим здоровьем и свежестью и переплюнувшей западноевропейских – Данаю и Маху.

 

 

БАБА ТАНЯ – ДОЧЬ ДОВЕРЕННОГО ЛИЦА ИМПЕРАТОРА РОССИИ

 

Знакомство с этой одинокой пожилой женщиной произошло по её инициативе и как -то уж очень стремительно. Моя семья проживала какое-то время на улице Фурманова (Гагаринская), д.7, где жила и героиня этого очерка – Татьяна Венедиктовна Воробьева (в девичестве, Федорова). Мы всегда проходили мимо друг друга и не предполагали, что скоро всё изменится, и мы станем хорошими друзьями. Где-то в 1979 г. по воле рока осталась Т.В. совсем одна – умерли один за другим её муж Константин Константинович Воробьёв в возрасте 92-х лет, а следом и её мама Татьяна Яковлевна Федорова – на 94 году, а Т.В., которой было тогда 76 лет, осталась одна в 3-х комнатной квартире. Сразу же коммунальные структуры Дзержинского района стали прижимать её в отношении жилья, и она по чьей-то подсказке пришла однажды к нам по вопросу обмена нашей маленькой квартиры на её – большую. Из этого ничего не получилось, но зато мы стали друзьями. К ней же подселили супружескую пару весьма старых людей из сектантов. Они ей не докучали, и она успокоилась. Зато с тех пор мы не только стали здороваться, но и ходить друг к другу в гости. При этом она очень полюбила наших погодков, называя Любочку и Лёвушку – «мои внучата», а мы её окрестили: «Баба Таня». 

 Здесь необходимо сделать отступление и поведать о её родителях. Как-то в разговоре Т.В. сказала, что она жила в детстве с родителями на Воскресенской набережной, которая простиралась от Александровского моста (ныне Литейного) до Водопроводной улицы. Часто бывая в Публичной библиотеке по сбору материала для кандидатской диссертации, я решил узнать кем же были её родители Федоровы по книге «Весь Петроград» за 1914 г. К сожалению, таковых я не обнаружил и потому поставил её сообщение под сомнение. Затем что-то меня подтолкнуло полистать эту адресную книгу дальше и дальше. И тут я обнаружил в конце списка букву Ө – фиту, которая согласно какому-то мне неведомому правилу старорусского правописания, начинала эту фамилию! Ура! Наконец-то я нашел: Өедоров Венедикт Савельевич, д.ст.с. Контроля Императорского Двора, и его супруга Өедорова Татьяна Яковлевна, чл. Российского Общ. Красного Креста – Воскресенская набережная, дом 22. Тогда я даже не удивился: ну контролёр какой-то, руководитель бухгалтеров, что ли… Т.В. я ничего не говорил и не расспрашивал. Лишь собираясь писать этот очерк, я во всю использовал Интернет и был просто потрясен, узнав, кем на самом деле служил её отец.

 

О Федорове Венедикте Савельевиче.

Как следует из официального «Списка чинов Министерства Императорского Двора», на 1 июня 1905 г. действительный статский советник (гражданский «генерал») Венедикт Савельевич Федоров возглавлял Контроль Министерства Императорского двора. На эту структуру возлагалась задача проверки и ревизии всех счетов, проходивших через все подразделения Министерства двор, в том числе, и расходов всех членов царской династии из установленного фонда этого министерств. Для нас важно, что Федоров являлся ключевым «финансистом» Министерства двора на момент операции по вывозу денег царя осенью 1905 г. в Германию. Федорову в то время было 46 лет.

Как известно, в 1905 г. разразилась первая русская революция по всей стране. Обстановка была столь опасная для самодержавия, что царская семья планировала тайный побег из России в Германию – морским путём либо на подводной лодке, либо на кораблях, представленных всё той же Германией и находящихся уже несколько месяцев у резиденции Николая II в Петергофе. Но сначала нужно было переправить огромные денежные суммы детей царя и его самого из фонда Министерства Императорского двора в Берлин. Николай II поручил эту операцию главе Контроля Министерства Императорского двора - Венедикту Савельевичу Федорову. Только он один был посвящён во все подробности перевозки денег из этого министерства (минуя даже его министра В.Б. Фредерикса), и условий оформления и хранения денег и ценных бумаг в Германии. Деньги были колоссальные – около 13 млн. рублей. Перевозил Федоров их лично с двумя помощниками по железной дороге, используя дипломатический вагон с обычной обслугой и охраной, причем в два этапа в 1905 и 1906 гг.. В Берлине все документы и бумаги оформлялись лично Федоровым и главой Банкирского дома «Мендельсон и Компания». Получить эти деньги назад по первому требованию могли только 4 человека – сам Государь, его супруга Александра Федоровна, министр Императорского двора или д.ст.с. В.С. Федоров. Почему такое доверие у Николая II было к Федорову? Во-первых, он имел безупречный послужной список, во-вторых, – был известен лишь ограниченному кругу чиновников, а в-третьих, он поражал всех энергией и мобильностью.

Солдатушки, бравы-ребятушки… 1905 г. худ. В.Серов 

 

В 1913 г, предчувствуя военную угрозу со стороны Германии, Николай IIвновь обратился к В.С. Федорову, но теперь уже с заданием возглавить работу по возвращению денег. К 1917 г. вернули деньги, но не все,, т.к. германская сторона заморозила 1,8 млн. руб, тяжба из-за которых длилась и в советский период – до 1970 г.! Как не парадоксально, но этого царского чиновника не тронули в годы революции и Гражданской войны. Вероятно, помогла его сверхсекретная деятельность и простая русская фамилия Федоров (так же как и в случае с Никитиной, о чём сказано выше). Умер он своей естественной смертью в преклонном возрасте, где-то в 1930-е годы и был похоронен на петербургском Новодевичьем кладбище. За его могилкой следила его дочь Т.В., выплачивая рабочим кладбища каждый год определенную сумму…

 

В продолжении темы о выше упомянутом втором муже Т.В. – К.К. Воробьёве. Не скрою, что я заинтересовался его старыми книгами (по её словам своих книг у неё почти не было – хватало книг на работе, т.к. всю свою жизнь она работала библиотекарем) и потихоньку покупал их у неё в течение двух лет. Вскоре она мне подарила целый тубус с чертежами его дипломного проекта и готовальню. Свой диплом Константин Константинович защищал, будучи выпускником Петербургского Электротехнического института в 1903 г.. Тема его дипломной работы называлась «Электрическое освещение города Николаева». Меня, как преподавателя в то время кафедры «Начертательная геометрия и графика», поразило, прежде всего, качество чертежей. Все они были выполнены на лучших сортах ватманской бумаги; калька и миллиметровка также были необычными (многоразовыми – их можно было выстирать и снова употребить); все чертежи были исполнены только разноцветной яркой тушью, которая за 75 лет их хранения не потускнела; линии, цифры и текст графических работ были толщиной чуть ли не с человеческий волос. При этом они легко просматривались с расстояния в 2-4 метров, что было важно для государственной комиссии при защите диплома. Как же можно было столь каллиграфически исполнить эти чертежи? – спросил я у Т.В. Не будьте столь наивными.– Спокойно ответила Т.В. – Он за деньги заказал профессиональным чертежникам их выполнение по своим эскизам, сделанным в карандаше. Кстати, примерно похожая картина сложилась и на сегодня, когда наглядный материал дипломники выполняют с помощью ЭВМ в Автокаде и делают это им, чаще всего, за вознаграждение. Как специалист по электрооборудованию, К.К. работал на одном из ведущих судостроительных заводов г. Николаева около 50 лет. Будучи на пенсии К.Воробьёв уже жил в Ленинграде и вскоре после смерти первой супруги женился на Т.В. В это их совместное проживание они увлеклись краеведением и объездили многие замечательные уголки нашей страны. Особенно им нравилась Грузия и её легкие вина. В день 90-летия (25.05.1973 г.) К.К. Воробьёва к ним приехала делегация с Николаевского судостроительного завода и тепло поздравила юбиляра, подарив ему, чудом сохранившийся фотопортрет, когда он был в должности главного электрика этого завода. Они сообщили, что он выбран всем коллективом завода его Почетным работником. Через два года К.К. не стало.

К.К. Воробьев, муж Татьяны Венедиктовны

 

О своём прошлом Т.В. ничего не рассказывала. И всё же кое-что о былых годах у неё невзначай прорывалось. Например:

– первый её муж, хотя и был из знаменитого семейства Чоглоковых, музыкант-исполнитель (скрипка) – был однако большой мот и бабник. Она с ним развелась.

– попав в Мариинскую больницу с предынфарктным состоянием в общую палату на 6 человек, она очень жаловалась мне, что соседи по палате с ней не считаются. Я посоветовал ей найти такие слова увещевания для окружавших её людей, которые она может им авторитетно сказать. Прихожу через два дня: она вся сияет, и говорит мне – Всё в порядке, Лёня, они теперь меня стали уважать и даже ухаживают за мной. Это меня удивило, и я спросил – А что же Вы им такое сказали? А вот что – Черт побери, да будете ли вы, в конце концов, уважать Потомственную дворянку!? Они все пораскрывали рты, и пришлось им кое-что рассказать из прошлого о себе;

– в первый раз, когда Т.В. навестила нашу семью уже в новой большой квартире на Чайковской, 43, она, подойдя к окну, всплеснула руками и воскликнула – Боже мой, ведь я бывала в этом доме напротив [особняк Кельха- авт.]! Помню, как я отсюда вместе с Катей Александровой [дочь крупного чиновника золотопромышленности России – И.М. Александрова, которому после Кельхов в1912- 1917 гг. принадлежал этот особняк] ездила в экипаже в наш пансион, т.к жила рядом во дворе дома Архива Министерства Императорского двора – в жилом доме между ул.Шпалерной (дом 34) и Воскресенской набережной (дом 22), а нынче здесь располагается Российский Государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ).

Последние 6 лет ( а это как раз годы нашего знакомства) Т.В. жила в одиночестве. У неё не было родственников и была лишь всего одна хорошая подруга – Зинаида (из библиотеки при жилконторе), да наша семья, к которой она прикипела. Однажды мы всё-таки узнали, что у неё есть родной брат, несколько её моложе. Он переводчик Мопассана, но она с ним рассорилась давным-давно, и о судьбе его она ничего не знает, и знать не желает. А жаль! А что ж сам брат? Конечно, не хорошо, что он с сестрой не общался, ну простим ему этот грех. Но ведь до 1979 г. мама жила в семье у Татьяны Венедиктовны, а он о ней не то что не заботился, но даже не справлялся о её здоровье. Впрочем, рассудить не только чужие, но и свои семейные взаимоотношения порой весьма и весьма сложно.

 

О Федорове Андрее Венедиктовиче (1906-1979)

 

На сегодня можно более обстоятельно рассказать о брате Татьяны Венедиктовны – Андрее Венедиктовиче, в основном о его творчестве и литературоведческих научных поисках. Родился он в семье Потомственного дворянина В.С. Федорова. Вначале образование по подобию сестры получил в частном пансионе для мальчиков, а затем в классической гимназии и в единой трудовой школе. Надо отметить, что любовь и знание иностранных языков были привиты детям семьи Федоровых с детства. Более всего они владели французским языком. (Воспользовавшись этим обстоятельством в период нашего знакомства с Т.В., я упросил её сделать мне перевод текстов под карикатурами книги Г. Доре «История святой России», что с удовольствием она и исполнила). В 1929 г., Андрей окончил словесное отделение Высших курсов искусствознания при Институте истории искусств. Как филолог он сформировался под влиянием таких блестящих ученых, как Л. В. Щерба, Ю. Н. Тынянов, В. В. Виноградов, В. М. Жирмунский, С. И. Бернштейн.Первая книга А. В. Федорова – “Искусство перевода”, написанная в соавторстве с К. И. Чуковским и вышедшая в 1930 году, была посвящена теории и практике художественного перевода. Лингвистическая концепция общей теории перевода подтверждается современными исследованиями, но самое главное – масштабной практикой перевода с самых разных языков мира. 

Сколь бы ни были оригинальны переводческие находки, все они укладываются в рамки тех общих закономерностей, которые выявил А.В. Федоров в своей докторской диссертации. Он был членом Союза писателей, блестящим переводчиком, мастерски переводил с немецкого и французского языков таких авторов, как Гейне, Гете, Гофман, Манн, Мольер, Мюссе, Дидро, Пруст, Мопассан. Учёный, переводчик и педагог; профессор, он более 15 лет (в 1963-1979 гг.) заведовал кафедрой немецкой филологии СПбГУ. Федоров автор более 200 публикаций на самые различные темы научной, литературной и общественной жизни, ученый. Под его руководством более 50 человек написали кандидатские и докторские диссертации.

Организованный при кафедре английской филологии и перевода филологического факультета СПбГУ Санкт-Петербургский Центр переводоведения имени А. В. Федорова (СПЦП) был создан, чтобы возродить петербургскую школу теории и практики перевода Андрея Венедиктовича. Решено рассматривать достижения ученых на ежегодной всероссийской конференции “Федоровские чтения”. В начале своего творческого пути он был практически один, и как отмечал сам А. В. Федоров, первоначально его идеи многими учеными воспринимались как одиозные. Его книга «Введение в теорию перевода» (1953) была встречена резкой критикой со стороны приверженцев литературоведческой концепции перевода. Сейчас эта книга, выдержав четыре издания, получила общее признание.

Другим интенсивным направлением научных помыслов А. В. Федорова было обращение к изучению проблем языка и стиля художественного произведения. Его книга, посвященная этой теме, так и называется – «Язык и стиль художественного произведения». В ней автор излагает свой подход к стилистической архитектонике текста. Профессор А. В. Федоров по праву считается основоположником отечественной теории перевода.

Необходимо отметить и его подвижническую деятельность на протяжении всей жизни в отношении поэта И. Ф. Анненского. Федоров автор и соавтор многочисленных статей, посвященный его творчеству, а в 1984 г. он издал свою книгу о жизненном и творческом пути Анненского – «Иннокентий Анненский. Личность и творчество».

Что-либо о его личной жизни (семье или размолвке с родной сестрой Т.В.) нам неизвестно. Огромное спасибо, что проявил он себя исключительно трудолюбивым и талантливым человеком и внёс свою достойную лепту в лингвистическую науку!

 

ПРАГМАТИЗМ ПОБЕДИЛ РОМАНТИЗМ

 

Это только недавно я так оценил  свой поступок, совершенный  летом 1956 г., а тогда просто прекратил занятия в кружке лепки, и занялся общественной деятельностью с осени 1956 г., став секретарём комсомольской организации школы № 2.

А в кружке лепки я отзанимался 2,5 года и продвинулся очень хорошо. С зимы 1954 г. я перешел плавно из кружка рисования  в кружок лепки, именно плавно, т.к. размещались они  в одной и той же большой комнате, но занятия шли в разные дни. Кружки эти находились в Доме пионеров и школьников (ДПШ) Свердловского района на Большом проспекте ВО. Руководила кружком Мария (Малка) Наумовна Клиот. И очень она меня пестовала. В течении первого года учёбы у неё, она приводила каких-то старших товарищей и показывала в основном мои работы. Помню, как она демонстрировала моего коня – копию, существующую издавна во всех подобных кружках страны, красивого коня какому-то дядечке. Тот похвалил меня, а ей сказал – Не проработана фактура у лошади, где у неё вздувшиеся вены на крупе и шее? Она ответила – Ишь, чего ты захотел от 14-летнего  мальчишки.

Позже она меня убедила посещать ещё один ДПШ, Октябрьского района, который располагался  во дворце Вел.кн. Алексея Александровича на Мойке 122. Тогда лепкой я стал заниматься 4 дня в неделю. У меня была и активная жизнь в комсомоле – я стал комсоргом 7б класса в 7 школе. Влюбился в девочку из соседнего двора Свету Е. и пропадал под её окнами и парадной всё свободное время, но она мне не позволяла даже с ней разговаривать. Правда через 15-17 лет, встретившись с ней в театре (а уже оба были обременённые семьей), она мне призналась, что была просто ещё глупой девчонкой и жалеет, что так поступала…

М.Н.Клиот водила меня на какие-то выставки в Русский музей, а однажды даже привела меня на Художественный Совет АХ, где обсуждался вопрос о работе скульптора Веры Исаевой над памятником М.Горькому, что в 1960 г. был установлен на углу Кировского проспекта и ул. М.Горького (теперь все эти улицы переименованы). Я же ничего не слушал, т.к. меня отвлекали и чудесный расписной потолок в этом зале, и огромный круглый стол, и портреты ректоров АХ по стенам…

АХ, здесь со стороны сада на 2 этаже была СХШ

 

Клиот спешила меня завоевать целиком, как своего трудолюбивого и способного ученика: она пригласила меня и ещё одного парнишку из кружка к себе домой на день рождения. А жила она в подвальном помещении АХ, что меня шокировало. Квартирка была из двух комнат с чуть ли не фанерными стенками-перегородками. Проживала она там с сыном, которому в 1956 г. было лет 6 (он был весь в мать – черненький, толстенький и низенький), а нынче я узнал, что он окончил в 1973 г. АХ, как скульптор. Тут же надо упомянуть об удививших меня датах: родилась М.Н. Клиот в 1911 г., училась в АХ на факультете «Скульптура» в 1946-1952 гг., а Сашу родила в 39 лет!

В 1953 г. ей удалось пробиться со своей работой на Фарфоровый завод – то была статуэтка китайской танцовщицы Ан Сон Хи, и она получила хороший гонорар, который быстро растаял, и ей пришлось работать в двух ДПШ. В этот период готовились к Всемирному фестивалю молодежи и студентов. Все мои три скульптурки: «Летчика зовёт небо», «Украинский танец» и памятник Лермонтову – ушли на выставку в Москву, и больше я их никогда не видел. В начале 1956 г. М. Клиот договорилась с профессором Валентной Николаевной Китайгородской о моем вольнослушательстве в скульптурном классе Художественной школы при Академии Художеств. С февраля по май я три раз в неделю приходил на занятия в 8-й класс этой школы, где очень долго, как и все учащиеся СХШ, лепил сложный архитектурный орнамент. Однако, меня, как «инородца», ребята часто эксплуатировали в качестве натурщика для  зарисовки нужных им поз человека или складок одежды для каких-то своих внеклассных работ.

Наступил июнь, а вместе с ним и практика на пленере. Всем было велено ходить в зоопарк и лепить  с натуры в течение двух недель какого-нибудь зверя по выбору. Китайгородская каждый день обходила всех учащихся в зоопарке,  давала советы и делала поправки в работах своим подопечным. Я был в восторге – я выбрал лань. Дома сделал каркас, утащил из СХШ пластилин и начал лепить. Но недолго продолжалось это удовольствие. Дело в том, что все «законные» ребята проходили через контроль при входе в зоопарк по своим ученическим билетам, я же должен был платить. Денег на проезд в трамвае и проход в зоопарк у меня хватило на 3-4 дня (от заначек после походов в магазины), т.к. воспитывался я у тётки, а мама была на полевых работах, как геолог-разведчик, в Карелии. Тетушка денег на «баловство» не давала – Твоя мамаша на это денег мне не оставляла. Что делать. Ещё кое-как я умудрялся зайцем проехать на трамвае хотя бы самые длинные остановки, а в зоосад я стал перелизать через забор. Однако на второй раз моего перелезания  я повис на колючей проволоке, порвал штаны, а, кроме того, вдрызг сломал свою полуготовую скульптуру… На этом «мои университеты» и закончились. Я разобиделся на всё и всех, и поставил точку на занятиях скульптурой. Это, конечно, было не главным основанием, т.к. я в уме все просчитал. Быть скульптором (а не исключено, что – посредственным) это быть нищим и бегать от одной подработки к другой, как моя преподаватель М.Н.Клиот. Кроме того, в СХШ предложили принять меня на класс ниже (маловат ещё был практический опыт по лепке), а год мне не хотелось терять… Скорее всего, меня смутило новое метро, только что открытое в Ленинграде. Оно было таким красивым, в нем было столько лепных орнаментов, скульптур – что я решил идти на специальность инженера-проектировщика метрополитена. Всё. Прощай красивое искусство, да здравствует проектная инженерия! Так прагматизм победил мою красивую мечту быть ваятелем!  Мне столь было неловко перед Марией Наумовной, что я просто её избегал, а больше, направить меня и подсказать  мне что-то,  было некому.

Не могу не поделиться здесь же и моим воспоминанием о встрече приятной и памятной для меня, но уж очень отдалённой после той юношеской эпопеи занятий лепкой, произошедшей после – аж, через 50 лет. Это был 1 февраля 2008 г. В ПГУПС праздновали 250-летие со дня рождения А.А. Бетанкура – первого ректора нашего Путейского института.

Вечером в Белом зале был устроен праздничный фуршет. Не совсем к его началу появился скромно одетый незнакомый мужчина и несмело подошел к столу. Мой коллега  Г.А. Глащенков – хранитель музея ПГУПС, директором которого тогда был ваш покорный слуга, сообщил мне, что это скульптор В.Э. Горевой. В 2003 г. к 300-летию Петербурга Горевой создал бюст А.Бетанкуру, который был установлен на Обуховской площали на Фонтанке перед зданием нашего вуза. Я подошел к почетному гостю, назвав своё имя и должность и, сказав, что раз он опоздал, то ему необходимо немедленно выпить бокал шампанского. После этого я подарил ему памятную медаль А.А. Бетанкура, при этом робко упомянул, что это моя работа. Он удивленно на меня посмотрел и поинтересовался о том, какое же я окончил художественное учебное заведение. Делать было нечего, и я поведал ему о своём вольнослушательстве в СХШ в 1956 г. и о неожиданном прекращением обучению лепке.

Далее Владимир Эмилиевич  (для проверки, что ли, моей версии) стал выспрашивать о педагогах по скульптуре, о месте расположения СХШ и, наконец, о традиции учащихся в Школе. Тут я, было, спасовал, но вспомнил мартовско-апрельский случай (наверное, это и была «традиция»), когда сделанную из глины бомбочку, наполненную водой, учащиеся выбрасывали из огромной форточки окна класса лепки на тротуар перед девушкой, идущей по нему. Было много визга, все школяры облепляли окна, стоя на подоконниках, и получали от этого удовольствие. Найти и определить шалунов было непросто, т.к. в лабиринтах академических коридоров пройти в СХШ было архисложно.

Только после этого Горевой мне и поведал, что  он сам обучался в этой Школе лишь пару лет, но ушел (его ушли?) из неё. Напомнил он также, что с 1957 г. учился в ней  и И.Шемякин, но его с треском выгнали.  Отсюда я сделал вывод, что и Школа и учителя у нас были общие, и что-то защемило у меня в груди… Ведь известно, что позже оба эти «невыпущенца» СХШ окончили АХ и на сегодня являются выдающимися скульпторами. Многие их творения украшают города России и мира. А мне стало и отрадно и грустно одновременно – эх, ведь и я бы мог бы… Но всего этого уж не вернуть. 

В заключение, я предлагаю фото, мною выполненных, медалей:памятную медаль,посвященную А.Бетанкуру, которую я подарил скульптору В.Горевому и наградную памятную медаль министерства культуры республики Адыгеи, народным художником которой является скульптор М.Шемякин и который может быть и награждён ею. Всё это как бы мои приветы от почти их однокашника...

 

 

ПРЕДСТАВИТЬ ТРУДНО МНЕ ТЕПЕРЬ: НЕ В ТУ БЫ  ПОЗВОНИЛ  Я ДВЕРЬ…

 

Если бы мне в 1956 г. сказали, что моя преподавательница истории школы № 2 – Анна Дмитриевна Чепурина, будет гулять на моей свадьбе, а я  – на её, я бы ни за что не поверил. Но судьбе было угодно именно такое развитие событий.

В 1968 г. состоялась встреча, посвященная 10-летнему выпуску питомцев школы №2, в заключение которой все обменялись телефонами и адресами. Я записал себе в записную книжку только координаты Анны Дмитриевны: Петродворец, ул. Озерковая… и № телефона.

Через несколько лет я был на похоронах дальней родственницы в г. Ломоносове, а обратно пришлось из-за аварии на ж.д. ехать на автобусе. Я вышел в Петродворце и стал бродить по Нижнему парку, любуясь фонтанами. Гуляние затянулось до вечера, электрички всё ещё не ходили, и тут я решился разыскать Анну Дмитриевну, тем более, что  записная книжка была с собой. Быстро нашел квартиру и так робко позвонил в… СВОЮ СУДЬБУ.

Мы просидели до 11 вечера, я спохватился, что А.Д. завтра с раннего утра на работу и распрощался. В разговоре с нею я согласился, что она меня познакомит со своей молодой коллегой – преподавательницей математики, т.к. я был всё ещё холостяком. Мне думалось, что это дежурное пожелание и не более. Однако моя бывшая учительница проявила столь активную роль свахи, что в итоге я стал встречаться с моей будущей супругой Людмилой Алексеевной, а вскоре 21 марта 1975 г. у нас состоялась свадьба, где Анна Дмитриевна была первой участницей и гостьей всех наших свадебных торжеств.

Вот он союз двух сердец - заслуга свахи

 

Наших с Людмилой детей она считала внуками и принимала всех нас часто у себя дома. А что же за дом был у неё. Дело в том, что сама она была незамужней женщиной до 63 лет, но ( я думаю – в награду за нас) Бог предоставил ей случай выйти замуж за вдовца в 1985 г., видного мужчину, полковника в отставке – Чернакова Анатолия Сергеевича, который был на 15 лет её старше. Да это был благородный альянс – каждый получал какие-то выгоды, что в таком возрасте принято считать нормой.

После женитьбы они стали жить в двухкомнатной квартире А.С. и каждое лето выбирались к нему на родину в деревню Алферово на реке Онеге, близ Плесецка. Как-то раза два мы приезжали к ним туда в гости и получили незабываемые впечатления от окружавшего нас тамошнего мира: и природа, и жилье, и люди. Хороша была Онега, привольные, буйные, но скоротечно цветущие, луга.

Поражали и леса – казалось бы Север, но нет. Однажды довелось в походе за морошкой с ветераном войны, дедом-соседом идти километра 3-4 в особый лес. Здесь деревья были столь огромными, что крон их не было видно – они сливались где-то в бесконечности, а внизу были муравьиные кучи в два и три метра высотой, так что там невольно приходилось говорить шепотом и чувствовать себя пигмеями. Ещё я даже изловчился на Онежье косить траву по крутому косогору берега реки, а А.С. и моя Людмила шевелили сено и сгребали его в стожки, которые отдали всё тому же соседу для кроликов. Избы там делались под одну крышу с: хлевом, сеновалом и сараем для дров. Доски и бревна строений поражали огромными размерами и шли через всё строение насквозь. Многие деревни брошенные, никто там не живет и даже на лето туда никто не приезжает. Дома в них стоят черными от времени с ещё более тёмными глазницами когда-то бывших окон, наводя жуть и тоску, т.к. кажется, что там ещё обитает дух некогда живших в них людях. Брр…  В городе мы ездили друг к другу в гости, в основнм по дням рождения. Такое теплое отношение одной семьи к другой вызвало у Анатолия Сергеевича подозрение – уж не сыном ли я был Анны Дмитриевны…

Один из праздников семьи Кореневых. Третий ряд, по средине Анна Дмитриевна и Анатолий Сергеевич

 

Что касается Анны Дмитриевны, то остается поражаться её преданности и порядочности по отношению к своему супругу, особенно когда его парализовало и она на протяжении последних его 5 лет жизни посвятила сохранению его жизни. Мы приезжали, пока была здорова моя спина, помогать перемещать его из комнаты в ванну, чтобы вымыть его. Затем это делала её племянница с мужем. Хоронили его с воинским салютом почетного отделения курсантов. Я забыл написать, что очень долгие годы Анатолий Сергеевич являлся политруком какого-то особого военного пограничного училища, расположенного в городе Сортавала. Ему по долгу службы довелось объездить все погранпосты нашей страны. Умер он в 2001 г. на 94 году жизни, а Анна Дмитриевна до сих пор ездит к нему на могилку и убирается в оградке, а ей, славу Богу, уже самой 91 год! Вот какие наши деды! Она из той редкой породы женщин, что не ноют, а борются с невзгодами решительно и успешно. Свое физическое состояние А.Д. оценивает на хорошо, хотя плохо видит, но зато спина прямая и ноги не шаркают. Её интересует всё и политика и культура – выручают радио, телевидение и общения с приятелями. Одевается она всегда со вкусом, а в молодые годы она была самой  эффектной из преподавательского женского состава школы – всегда одевалась с тем шиком, который допустим был в школе. Нынче А.Д. не позволяет себе распускаться и по-прежнему  в её гардеробе только опрятные и приятные глазу вещи. Она всегда себя подбадривает, говоря: я здоровая, я красивая, я всё смогу. Одним словом,  – сильная женщина и пример для подражания. А, ведь, она прошла, вобщем-то, нелёгкий путь, и  всю жизнь трудилась: в Великую Отечественную войну  рыла окопы на Лужском рубеже, проработала всю блокаду в Ленинграде, училась на вечернем отделении Исторического факультета ЛГУ и защитила диплом. После  до выхода на пенсию работала учителем истории. Всегда материально помогала и продолжает помогать тем родственникам и друзьям, кто в этом нуждается и кому она благоволит. Для меня  А.Д., которой я всегда импонировал, и как человек и как педагог  – образец самой высокой культуры. И после её выхода на заслуженный отдых Людмила и я  по дружески с ней общаемся, она очень  любит театр и музыкальное творчество и, порою, Людмила моя составляла ей компанию. Я же ударился в историю, правда весьма специфичную – транспортную, но всё равно её книги по всеобщей истории и истории нашего отечества, которые она мне презентовала,  полезны мне до сих пор. Спасибо ей за это, а главное, за то, что она стала той разумной феей, которая объединила меня с Людмилой, и мы живем счастливо и дружно вот уже скоро 40 лет! 

 

Заключение

 

Все эти мои очерки-воспоминания представленные выше о женщинах, встретившихся на моём жизненном пути, написаны по памяти и никаких дневников я не вёл. Понятно, что эти встречи произошли лет 40 – 50 тому назад, и потому я не всегда точно и дословно мог отразить в своих воспоминаниях дела, поступки и разговоры своих «героинь». Важно другое, что сама суть моего восприятия их – ныне осознанно преподнесено на фоне того бурного исторического времени, которое заключено рамками всего 20 столетия. Конечно, я не ограничивался только эпизодами моего общения с названными в этих очерках главными персонами. Я привлек и современные знания, как о них самих, так и об их окружении – всё это несколько сгладило нестыковки и острые углы моим рассказам и привнесло в них новые моменты естественности и доверительности.

Undoubtedly, there are some points you perhaps think about drugs. Let's discuss about how you can make sure that medications you order online are sure. You can purchase preparation to treat acute treatment of the symptoms of osteoarthritis or trigeminal neuralgia. Some services offer to their customers Viagra. If you're concerned about sexual disease, you perhaps already know about levitra 20mg. Maybe every man knows at least some about levitra 10mg. Matters, like , are linked sundry types of heartiness problems. Notwithstanding erectile dysfunction is more common among older men, that doesn't some you just have to live with. Several medicines may add to sex drive difficulties, so its essential to cooperate with your health care producer so that the prescription can be tailored to your needs. Causes of sexual dysfunction include injury to the penis. Chronic disease, definite remedies, and a condition called Peyronie's disease can also cause sexual disfunction. Do not give Viagra or any drug to anyone under 18 years old without prescription.